Я ждал. Слушал шелест дождя и сгорал от лихорадочного возбуждения: если дядя в порыве гнева убьёт бывшую жену, я избавлюсь от его власти.

И я хотел этого, мечтал об этом, жадно прислушивался, надеясь уловить среди шелеста дождя легчайшие шаги дяди. И не услышал. Дядя появился внезапно: высокий, уверенный. Его ярость наполняла воздух, заставила меня сжаться за горшком с пальмой.

Сердце испуганно колотилось, идея подсмотреть за дядей резко перестала казаться хорошей. Всё, чего я хотел — оказаться как можно дальше отсюда.

Отперев дверь на лестницу в подвал, дядя нарочито резко распахнул её. Она грохнулась о стену, на миг заглушив рокот дождя и бешеный стук моего сердца.

— Аледа, выходи! — рявкнул дядя. Я не видел его лица, только побагровевшее ухо. — Иначе запру тебя здесь и уеду в загородное имение.

Я безоговорочно поверил в эту угрозу. Он мог. Аледа, так легкомысленно решившая остаться в доме почти до последних дней своего могущества, тоже поверила.

Стук дождевых капель о большие, во всю стену окна, усилился. Аледа выглянула из темноты проёма: мертвенно-бледная, сжавшаяся от ужаса. На измятом блестящем подоле тускло дрожали блики.

Уперев руки в бока, дядя грозно спросил:

— И где твоя самоуверенность? Где женская гордость? — Он шагнул к ней.

Аледа испуганно отшатнулась. Вскрикнула, хватаясь за перила.

— Прости-прости, — пролепетала она. — Я была неправа. Я не должна была, но… ты же понимаешь, брачным чарам всё равно, что ты не можешь, они…

— Сюда, — рыкнул дядя.

Я потянулся вперёд, готовый исполнить приказ, но вовремя опомнился и сильнее сжался за пальмой. Продолжал смотреть.

Трясясь, точно в лихорадке, низко склонив растрёпанную голову, Аледа маленькими неуверенными шагами выбиралась из тьмы. Остановилась перед дядей.

— Вероний, прости.

— Нет.

— Пожалуйста, — она неуверенно наклонилась, затем стала опускаться на колени.

Шелест дождя слился с шелестом её дорогого платья. Прежде всегда гордая и высокомерная, унижающаяся Аледа выглядела странно неуместно. В её позе, в молитвенно сложенных руках было что-то до тошноты театральное, неискреннее. Даже страх не сделал её поведение более естественным.

Дядя принялся медленно расстёгивать пуговицы фрака. Одну, вторую, третью. Аледа смотрела на него всё шире раскрывавшимися глазами. Дядя вытащил из-за пояса небольшой, блестевший золотыми узорами пистолет.

Отползая от него, Аледа сбивчиво пробормотала:

— Ты же не станешь меня убивать? — усмехнулась нервно. — Все знают, что я у тебя, что… тебя же…

— Я написал заявление о твоём исчезновении. Власть над родовыми духами ты утратила. Ничто не мешает убить тебя и похоронить в подвале.

— Вероний… — в её голосе зазвенели слёзы, хлынули блестящими дорожками по некрасиво исказившемуся лицу.

Ужас сковал меня, набатом гудело в голове: убьёт или нет? Отдалённо царапала мысль, что надо вмешаться, но её глушил страх.

— Умоляй, — насмешливо предложил дядя. — Унижайся, проси. И, кто знает, может, я сжалюсь.

— У тебя нет жалости, — срывающимся голосом отозвалась Аледа. — Ты племянника, родную кровь и плоть, не жалеешь, что тебе до меня?

Я дёрнулся. Дядя ухмыльнулся:

— Что ж, если ты предпочитаешь умереть…

— Нет-нет, — путаясь в объёмном подоле, Аледа поползла к нему, глядя снизу вверх, ласково-испуганно причитая: — Пожалуйста, не убивай меня, Вероний. Знаю, я виновата, но… — наконец она добралась до его ног. Пальцы заскользили по начищенной коже сапог. — Знаю, мне нет оправдания. Я была слишком жестока. Я…

Обхватив его колени руками, она резко рванулась вперёд. Дядя пошатнулся. Хрустнул каркас платья.

— Аа! — страшно закричала Аледа, суча ногами, пытаясь повалить дядю.

Взмахнув рукой, он отступил, зацепился за ковёр и рухнул навзничь. Громыхнул выстрел. Аледа застыла на мгновение. Но, поняв, что не ранена, попыталась встать. Тяжёлое платье в рюшах тянуло её вниз.

— Идиотка, — прорычал дядя и, упершись коленом ей в грудь, оттолкнул её вместе с ворохом подолов.

«Подбежать и ударить его?» — мелькнула лихорадочная мысль и погасла при виде того, как багровеет лицо дяди.

Поднявшись, он качнулся:

— Тупая тварь.

— Прости-прости, — Аледа молитвенно сложила руки. — Я не хотела, я испугалась.

Она стелилась по полу. Лицо дяди перекосилось, он замахнулся пистолетом.

— Нет, — закрылась руками дрожащая Аледа.

Дядя так и стоял с занесённой рукой. Лицо его по-прежнему было багровым, сдерживаемое желание ударить чувствовалось в развороте плеч, в напряжении всей фигуры.

Сжавшись за пальмой, я ждал этого удара.

Аледа рыдала, сотрясаясь всем телом, всхлипывая. Дядя опустил руку. Краска сходила с его презрительного лица. Несколько минут Аледа, глядя на носики его ботинок, балансировала на грани истерики. Покрасневшее личико блестело от слёз.

Никогда Аледа не была такой жалкой.

— Глупая, — он присел на корточки и медленно провёл дулом по её влажной скуле. — Я не поднимаю руку на женщин. Не убью. Не покалечу. Но ты же знаешь, я могу войти в тень и выйти в любом обычном доме. Никто об этом не узнает, никто не увидит. Однажды я это сделаю. И тогда, моя дорогая Аледа, твой любимый мужчина будет обнаружен с дыркой в голове. Один в комнате, с пистолетом. И только мы с тобой будем знать, что это не самоубийство.

Аледа посмотрела на него растерянно. Засмеявшись, дядя ткнул дулом в её грудь:

— Я знаю, сейчас ты никого не любишь, но когда-нибудь твоё сердце дрогнет, и тогда я нанесу удар.

— Ты… ты не посмеешь: я скажу полиции, они отследят твою магию, отследят тебя.

— Установление принадлежности магии отличная вещь, но… этот метод работает не со всеми главами родов. Точнее, я бы сказал, что уровень глав настолько выше остальных, что мы можем полностью замести следы. Если умеем. Я умею.

— Лжёшь.

— Ты вольна не верить. Но если о чём-то умалчивают, это не значит, что этого нет.

Если это правда… Дерзость дяди понятна: его магию просто не могли отследить.

За этим пришло пробирающее до дрожи осознание: если так, то он может убить меня в любой момент. Отправить в гости, войти через тени в чужой дом и убить — без свидетелей, без малейшего риска для себя.