Собственно, именно так я и сделаю. Даже если мне не суждено остаться здесь в качестве жены, о безопасности Раввера я позабочусь.

***

Перемычку в носу тянуло, хрящик пощёлкивал в такт покачиванию кареты. Я осторожно сдавил нос в том месте, где его сломала химера Лавентина.

Снова на меня накатывал гнев: это чудо даже в министерство не может приехать так, чтобы ничего не разнести. У меня мурашки по коже, стоит вспомнить, с каким грохотом шестилапое чудовище Лавентина носилось по этажам, а уж как эта парочка в меня врезалась, чуть всё не переломав… Нет, пора разрабатывать закон о регулировании ездовых магических существ. А то ездят всякие на химерах, а потом чрезвычайные происшествия случаются.

Я запрокинул голову на спинку сидения и закрыл глаза.

Ситуация с Лавентином раздражала: совсем он распоясался. Можно понять, что известие об исчезновении матери обеспокоило его, но это не повод мчаться ко мне через весь город, пугая прохожих и полицию, с боем прорываться в министерство (достаточно было остановиться у входа и сообщить постовым о цели визита). И тем более не повод сбивать меня с ног.

Пусть последнее случайность, но об этом теперь всё министерство говорит. И о моём сломанном носе. Как бы не появилась очередная статья о потакании Лавентину. А Лавентину пора вести себя как подобает длору. И почему я, министр внутренних дел, должен заниматься его воспитанием? За что мне это всё?!

Нос заныл сильнее. Я начал массировать восстановленный патологоанатомом хрящик.

И ведь это происшествие — мелочь! Если бы проблемы ограничивались «совершенно случайным» нападением Лавентина на министерство, я был бы рад! Но, увы, этот день принёс новые заботы: пропали две матери глав рода, одну чуть не украли, неизвестные нападали на жён глав рода, одну, похоже, убили, а в полиции сочли происшествие несчастным случаем. Даже в Сарсанну, сестру императора, средь бела дня стреляли в городском парке.

Такое чувство, что страна разваливается. Всё идёт прахом, а мы барахтаемся, барахтаемся…

Карета остановилась.

И дурное настроение отступило: дома ждёт Лена, можно будет ненадолго выкинуть служебные дела из головы. Браслет отозвался теплом. Я с неожиданной лёгкостью выскочил из кареты. Ступил на лестницу крыльца и застыл: парадные двери были распахнуты.

Дурное предчувствие стиснуло сердце.

— Лена! — я рванулся вперёд.

Воздух застыл в лёгких, руки и ноги стали невозможно тяжёлыми, я удивительно медленно преодолел лестницу и вошёл в холл. Столик для визиток валялся опрокинутый.

— Лена, — вырвался сиплый выдох, я шёл дальше, но ноги увязали в полу. — Лена.

— А теперь скажи, что ты сделал не так, — раздался приказ дяди Верония.

Меня прошиб холодный пот. Пытаясь вдохнуть, я медленно повернулся на голос и чуть не закричал: лезвие кортика прижималось к шее Лены. Вероний прикрывался ей от меня, скалился из-за встрёпанных светлых прядей. По бледным щекам Лены струились слёзы, блестели, точно слюда.

Вероний держал Лену за талию, на лезвии до боли знакомого кортика играли блики свечей.

Этого не может быть.

— Давай же, заставь свою тупую голову работать, — гневно требовал дядя. — Соображай быстрее, что ты сделал не так, иначе я удвою наказание.

Мысли заметались всполохами: что я сделал не так? чем не угодил? где ошибся?

Дядя всегда давал возможность самостоятельно найти просчёт, только это почти невозможно, когда задыхаешься от ужаса, когда все мысли сосредотачиваются на остром лезвии, всё сильнее прижимающемся к нежной шее.

«Отпусти её», — должен крикнуть я. Не могу, но я должен потребовать, должен защитить… В потемневших глазах Лены такой ужас, что мне становится в тысячу раз страшнее. Как так получилось? Что я сделал не так? Что не предусмотрел?

Глава 29

— Думай, — приказывает дядя.

«Думай, — приказываю себе, ломая паралич. — Действуй. Нет, думай. Нет, действуй. Спасай».

Лезвие скользит по нежной девичьей коже. Надо абстрагироваться от того, что это Лена, потому что если отвечу на вопрос неправильно, будет хуже.

Лена…

Острие кортика ползёт по сонной артерии.

Ле-на…

Усилием перевожу взгляд на лицо дяди, почти скрытое волосами Лены.

— Я женился на ней, — в горле пересыхает. — В этом моя… мой…

— У неё дурная кровь, — скалится дядя. — Мы длоры Вларлендорские, наша кровь священна. Как ты посмел нас опозорить?!

Лезвие вспарывает кожу, та покрывается чешуйками, тело трансформируется. В руках дяди агонизирует мой согр Гласт, сучит когтистыми лапами, умоляюще таращит глаза. Кровь брызжет, заливает моё лицо.

Вскрикнув, я проснулся в карете. Сердце бешено стучало. Мысли путались, но главная усмирила панику и тошноту: с Леной всё в порядке.

Это был сон.

Я провёл дрожащими пальцами по влажному лицу, но крови Гласта на нём не было. Моего согра, моего друга, которого дядя убил и разделал на моих глазах, а потом заставил есть приготовленное из него жаркое, потому что в охотничьем состязании среди юных длоров мы с ним заняли второе место, а Вларлендорским ничего второсортного не нужно.

Я медленно вдыхал и выдыхал. Чувствовал запах того мяса, и внутри всё сжималось.

А сон… это был просто кошмар. И к дому я с обеда приставил охрану. Надо проинструктировать их, чтобы даже родственников не пускали. Особенно их!

Отголоски страха сменились гневом.

Сколько можно?! Я давно глава рода, министр внутренних дел, а дядя Вероний до сих пор влияет на мою жизнь. Приходит в кошмарах, если кажется, что я делаю то, что его разозлит.

А брак с Леной — о да, это точно выведет его из себя. Сердцебиение учащалось от смеси азарта и ужаса, ведь если подумать, я сделал практически невероятное, то, что мои родные даже в кошмарном сне предвидеть не могли: я женился на простолюдинке. Пожалуй, это самый дерзкий поступок в моей жизни. Даже более дерзкий, чем драка с дядей за родовой браслет.

Я нервно засмеялся. Карета остановилась. Открыв дверцу, я уставился на ворота в окружавшей дом стене. Почему мы не у крыльца? А, да, я же хотел проинструктировать охрану. Старший подбежал ко мне.