— Значит, мой министр внутренних дел бессилен?

— Простите, не досмотрел, — я держал расфокусированный взгляд на багровом лице императора. — Я не… — Вздохнул. — Я уволю министерского цензора. По статье.

— Тебя там зарисовали и сфотографировали, ты же знал, что этот… — императора перекосило, — этот щенок Хлайкери собирается тиснуть статью в свою газетёнку. Ты должен был подумать о том, что ради «горячего» материала он может подкупить цензора.

К стыду своему в то время, когда Хлайкери подготавливал эту «бомбу», я думал о другом.

— Почему ты не помешал выходу этой мерзкой статейки? — император рухнул в кресло и снова постучал по газете. — Ну же?

Просчёт немыслимый. Жгучий стыд охватил меня. Следующей волной накатил холод:

— Я… был обеспокоен возможностью раскрытия обстоятельств моего брака, — произнёс как можно спокойнее. Мысленно добавил, что думал только о Лене, что она… меня очаровала. — Состояние дома Лавентина заставило опасаться, что с моим случится нечто подобное, а это вызвало бы скандал. Позже мне помешали брачные чары. На тот момент появление Хлайкери возле дома Лавентина казалось фактом несущественным. И я не ожидал такой подлости от отдела цензуры.

Схватив ручку, император принялся отбивать ей военный марш:

— Чем больше скандалов вокруг жены Лавентина, тем хуже будет нам, если информация о твоём браке всплывёт.

Сдержав раздражение, я ответил:

— Понимаю. Сделаю всё возможное, чтобы мой брак оставался в тайне как можно дольше.

Император тяжко вздохнул и, облокотившись на стол, уткнулся лбом в ладонь. Свободной рукой вытащил что-то из ящика и бросил на стол сверкнувший золотом прямоугольник.

— У меня уже есть приглашение на вечерний приём, — растерянно произнёс я. — И вряд ли у меня будет время его посетить.

— Это Лавентину, — процедил император и ещё более мрачно добавил: — И его жене.

Я не шелохнулся, хотя эмоций по поводу столь внезапного решения хватало. Моё ошарашенное молчание было удостоено ответом:

— О ней говорит вся столица, все придворные, послы. Рациональнее принять эту женщину и сделать вид, что всё происходит с моего разрешения, чем показать, что я не в состоянии управлять своими подданными. — Император вздохнул. — К тому же дочь и жена одолели меня просьбами показать им диковинку. Ты же знаешь женщин, они до ужаса любопытны. И упрямы.

«Диковинка», — я сдержал саркастичный смешок. В груди кололо негодованием: то, что моя жена прибыла из другого мира, не повод говорить о ней, как о зверушке.

Сомнение в решении императора я всё же выразил:

— Мне кажется несколько неразумным пускать во дворец девушку, не знакомую с нашими традициями. Лавентин вряд ли подготовит её или позаботится о пристойном поведении. Скорее уж повеселится, если она сделает что-нибудь… неуместное.

— Вот и объясни Лавентину, что так делать нельзя. Наверняка ты сегодня с ним ещё встретишься по поводу расследования.

— Да, встречусь, — обречённо подтвердил я. Император подтолкнул мне приглашение, я со вздохом его забрал. — Но можно было пригласить их на чаепитие.

Я сердцем чувствовал — ничего хорошего из визита молодожёнов во дворец не получится.

— И остаться с ними один на один? Упаси меня Фуфун. К тому же дочке надобно сейчас, немедленно.

— Желание принцессы — почти закон, — кивнул я, разглядывая тиснение на золотой бумаге приглашения.

— А ты за безумной парочкой присмотришь. В качестве маленького наказания за то, что ввязался в эту авантюру… И не надо делать такое кислое лицо, как у Лавентина. Знаю, ты тоже не любишь все эти приёмы, так и я их терпеть не могу, но это наша работа.

— Но делать меня нянькой…

Император постучал по газете с кричащим заголовком «Министр внутренних дел бессилен!»

— Докажи, что у тебя всё под контролем, а дружба с Лавентином его одёргивать не мешает.

Контролировать Лавентина — это даже звучит дико.

Сцепив пальцы, император уткнулся в них подбородком. Внимательно смотрел на меня. Вздохнул:

— Как бы нам сейчас пригодились порты Лельского княжества…

Глубоким вдохом я изгнал из груди тяжесть сожаления:

— Нет. Лена — моя последняя жена. Как бы всё ни сложилось, больше я ничью жизнь в жертву не принесу.

Глаза императора расширились, потемнели.

— Что? — таким ледяным тоном спросил он, что мурашки поползли по спине.

«Наш долг подчиняться императору», — зазвенели тысячами отголосков эха слова отца.

Император медленно поднялся. Всё во мне кричало: ты должен, должен, обязан подчиняться!

С болезненной чёткостью я видел, как морщинистые пальцы императора упираются в широкую столешницу рядом с криво лежащей газетой.

— Повтори, что ты сказал, — глухо приказал император.

Горло давил спазм, но я заговорил:

— Убийство невинных девушек — не та цена, которую я согласен платить. Это недопустимо. Я так не могу.

— У власти высокая цена. И скажи мне, Раввер, в чём разница между этими невинными девушками и всеми теми, кто погибает из-за наших войн, из-за принятых нами решений? Ты не хуже меня знаешь, что каждое наше действие создаёт огромный резонанс и…

— Это совсем не то же самое, что изо дня в день общаться с женщиной, спать с ней и знать, что она из-за тебя умирает! — неожиданно воскликнул я и осознал, что сделал, разжал кулаки.

Отвёл взгляд от вытянувшегося лица императора. Кашлянув, тот ответил:

— Это глупый мальчишеский идеализм. Такие мысли не для государственного служащего твоего уровня.

Я ниже опустил голову. Старался дышать ровно.

— Сядь, — велел император.

И сам сел. Застучал ручкой по столешнице. Отступив к креслу, я опустился на мягкое сидение. Я тень императора, я обязан ему подчиняться.

***

В домах глав рода имелись архивные гардеробные, где в особой атмосфере на манекенах и вешалках хранилась одежда прежних жильцов. Естественно только та, которую они там оставляли по доброй воле или после смерти.

Саранда предложила мне платья матери Раввера или жён его дяди потому, что они ближе всего к современной моде — пышным нарядам, напоминавшим об эпохе рококо. А можно было взять даже платья почти полутысячелетнего возраста — жены самого основателя, напоминавшие средневековые с расходящимся книзу подолом и длинными рукавами. Кажется, их называли блио или как-то так.