«Иди, помирись, — уговаривал себя, — ты же мужчина, тебе и делать первый шаг».

Но я лишь вздыхал. Наш бесконечный спор затянулся, я отчаялся объяснить Эваланде, что моё присутствие здесь, в Черундии, необходимо стране, поэтому уступить её капризному желанию вернуться в Алверию я не могу. И заставлять меня выбирать между родиной и собой, когда не можешь уехать без моего разрешения, просто глупо.

Глядя в сгущающиеся тени, на тонувшую в них дорожку, я мысленно повторял свои аргументы и представлял, как Эваланда вновь и вновь просит меня, грозит, плачет…

Брачный браслет хрустнул. Вздрогнув, с трудом преодолевая оцепенение, я поднимал руку и опускал на неё взгляд.

По браслету ползла трещина.

Стало нечем дышать.

— Эваланда, — просипел я. Меня накрыло колючей волной, смывшей оцепенение. Я рванулся к деревьям, на дорожку, по которой недавно убежала жена. — Эваланда!

Птицы притихли от топота моих ног. Я мчался вперёд, вглядывался в пёстрые цветы и листья.

— Эваланда! — Трещина на браслете разрасталась, меня переполнял ужас. — Эваланда!

Ярко-голубое платье мелькнуло среди листьев. Я бежал, ветки хлестали по лицу. Падая перед Эваландой на колени, я уловил движение в траве, блеск чешуек и раскрывающуюся жёлтую пасть.

«Жёлтая смерть», — едва осознавая это, я воззвал к магии, насылая Смерть плоти. Трёхметровая змея дёрнулась, её плоть осыпалась прахом, и на траву рухнул выбеленный скелет.

Времени одного вдоха хватило, чтобы убить самую быструю и ядовитую змею Черундии. Сердце бешено колотилось. Я развернулся к Эваланде: бледное лицо, серая кожа вокруг глаз, синеющие губы. Грудь едва поднималась, а из горла рвался хрип.

— Эваланда…

Её ресницы трепетали. На запястье была кровь, и на предплечье тоже, заливая алым кружева короткого рукава. На боку краснели пятнышки вокруг пробитой зубами ткани. Здесь, в Черундии, Эваланда носила лёгкие платья без корсетов, нечему было защитить её от ядовитых зубов.

Подхватив Эваланду на руки, я шагнул в тень под деревом. Мёртвый мир проносился мимо. Я вынырнул в доме, возле шкафчика с лекарствами. Опустил Эваланду на диван, развернулся к шкафу. От хруста браслета меня передёрнуло. Трещина протянулась по всей его длине, разомкнула браслет.

Нет-нет, не может быть. Не должно быть.

Распахнул шкаф, среди флакончиков отыскал холодную склянку с противоядием от укуса Жёлтой смерти.

Эваланда неподвижно лежала на диване. Рука свешивалась через край. Брачный браслет лежал на полу под ней.

— Нет, — сказал я. — Неет.

Сорвав крышку, капнул двадцать капель между неподвижных синеватых губ. Закапал противоядие в ранки. Вылил всё. Эваланда не двигалась. Стиснув её припухшую ладонь, я сел рядом.

Ждал.

Это противоядие с магической компонентой. Оно должно подействовать.

На дом надвигалась ночь.

Кровавое золото закатного света отступило. Эваланда не двигалась. Оказавшийся на полу родовой браслет утонул во мраке.

Противоядие не работало.

Ночь отступала, а противоядие всё не действовало.

Не действовало…

Лиловый утренний свет проникал в окно…

Холодные пальцы Эваланды стали жёсткими, точно выточенные из дерева.

Противоядие не помогало.

Было уже совсем светло, когда дверь открылась. В комнату вошёл мой секретарь. Осторожно заговорил:

— Слуги говорят, вы не выходите… — он осёкся, глядя в сторону от меня, на лицо Эваланды. — О… она… она…

Я медленно развернулся: девушка с заострившимся бело-голубоватым лицом — не Эваланда. Рядом лежала мёртвая Лена.

Разрывая лёгкие, к горлу подкатил крик. Я вздрогнул и проснулся в розовой от света заката комнате.

Пот струился по лбу, я задыхался, но щупал Лену — она дышала, тёплая, мягкая. Заворочалась во сне, пряча лицо у меня на груди.

Живая…

Зажмурившись, я старался восстановить дыхание, изгнать страшный образ, отвратительно точное воспоминание о смерти Эваланды.

Гладил Лену по плечу, и её волосы щекотали ладонь.

Живая. Она — живая.

Это был просто сон.

Стиснутые спазмом ужаса мышцы расслаблялись. Я открыл глаза. Лена посапывала у меня на плече. Закатный свет падал на её лицо, окрашивая равномерным розовато-красным, так что припухлость заплаканных глаз почти незаметна.

Казалось, мир отступил, исчез за пределами дивана, на котором мы лежали. Я слушал дыхание Лены, кончиками пальцев сквозь халат чувствовал биение её сердца. Разглядывал безмятежное лицо, губы, которые так притягивали пухлостью нижней и тонкостью верхней. Необычные губы необычной девушки.

Лена выглядела слишком нежной и беззащитной. Слишком притягательной. Такую трудно не заметить и не захотеть. Тем страшнее отпускать её в родной мир, где у неё нет близких, которые могли бы и хотели её защитить.

Надо что-нибудь придумать, огородить её от посягательств. А потом вернуть сюда, под мою защиту.

Погладил её тёплую нежную щёку, и сердце защемило.

«Жаль, она не может быть моей женой», — мелькнула мысль. Холодок пробежал по коже, заставив сжаться, отстраниться от льнувшей ко мне спящей Лены.

Я сосредоточился на внутреннем зрении и им оглядел её браслет: он был чист от проклятия, а мой стал похож на кокон, тонкие нити тянулись от него, пытаясь добраться до парного, но будто натыкались на невидимую стену.

Похоже, предположение, что проклятию для действия нужно подтверждение брака, верно. От этого и легче, и как-то тяжелее. Если бы не брачные чары, с таким упорством склонявшие к близости, Лену можно было бы оставить здесь, а через год снять браслет…

Может, Лавентин что-нибудь придумает? Способ вернуть Лену в её мир и защитить её там. Или на короткое время отправит меня туда разобраться с её начальником… Что-нибудь я обязательно должен сделать.

Эти мысли окончательно меня разбудили. Пора заняться делами. Осторожно вытянув руку из-под Лены, я замер, разглядывая её лицо и приоткрытые губы.

Надо оставить её здесь, поближе к себе. Подложил на своё место с краю дивана подушки и, потянувшись, отправился в подвал. Я должен ещё раз осмотреть кристаллы. Спускаясь по лестнице, оглянулся: Лена спала, уткнувшись в подушку.

Слишком милая. Слишком притягательная…