Стал снимать перепачканную одежду.

Похоже, рассказывать подробности он не собирался.

– Что случилось? – тихо спросила я.

Раввер застыл, так и не сняв вторую брючину. Наконец снял и бросил на пол. Сел на диван. Брюки, как и фрак, жилетку и рубашку, засосало внутрь дома.

Я подумала, не задержать ли появление свежей одежды, пока не признается. Но самой стало мерзко от такого шантажа. На диване появилась чистая рубашка, а за ней всё остальное.

– Я поговорил с дядей Веронием на его языке. – Закрыв лицо ладонью, Раввер засмеялся, его плечи резко вздрагивали. – Показал, что мы одной крови, и я действительно Вларлендорский, без излишних мягкостей, так сказать. И, наверное, правильный длор.

Я подошла. Раввер перестал смеяться и, шумно вздохнув, облокотился на колени:

– Я устал вести себя прилично.

– Бывает, – поглаживая его по плечу, я села рядом. Склонила голову, обхватывая его руку обеими руками.

– Он, похоже, всерьёз рассчитывал вернуть звание главы рода. Даже, кажется, был абсолютно в этом уверен, иначе не могу объяснить его нападение.

– Дядя посмел на тебя, министра и главу его рода, напасть? – удивлённо прошептала я.

– Обычно он ревностно блюдёт внешние приличия, а тут… Словно взбесился. Он, конечно, таким бывает. Но не на людях. Не на улице.

Я скользнула ладонями по предплечью Раввера, сжала его ладонь.

– Я вот думаю: дядя мог сойти с ума? – продолжал рассуждать он. – Магия и всё, что она даёт, были, наверное, смыслом его жизни, а я всё отнял. Он даже из столицы уехал.

– Уехать было его решением, разве нет? И он сам виноват. Думать надо, прежде чем делать.

Раввер усмехнулся. Но взгляд его сохранил мрачность. Я прямо спросила:

– Ты чувствуешь себя виноватым за драку?

Закрыв глаза, Раввер отрицательно покачал головой:

– Не в этом дело.

– А в чём? – Я прижалась к нему плотнее, уткнулась подбородком во влажные пряди.

От Раввера пахло кровью.

– Весь мой привычный мир разваливается, – грустно пояснил он. – То, ради чего я боролся, отнимают у моей страны. То, во что я верил, оказалось ложью. То, что я считал незыблемым, рушится.

– Страну можно и нужно защитить. Вместо лжи ты знаешь правду, и в неё можно верить. А на месте разрушенного будет новое. Ничто не вечно, мы обречены меняться и менять.

Протянув свободную руку, Раввер погладил меня по щеке, едва уловимо мазнул по губам.

– Ты права. А мне пора возвращаться в министерство.

– Ты в порядке?

– Да.

Я удержала его руку:

– Действительно в порядке?

Помедлив, Раввер качнул головой:

– Конечно, нет. Но это не избавляет меня от обязанностей перед страной. Особенно сейчас. Поэтому я пойду и займусь всеми необходимыми делами, а личные вопросы обдумаю потом. В конце концов, на политику они не влияют и остальных людей от проблем не избавляют.

На этот раз я выпустила его руку. Он слишком ответственный и деятельный, его нельзя оставлять вариться в своём соку, рефлексировать. Как это ни парадоксально звучит, но работа, которая его так вымотала, могла стать лекарством. Как яд: в одних дозах – смерть, в других – спасение.

– Я буду ждать тебя.

Раввер стиснул мою ладонь.

***

Путь до министерства оказался чист от неадекватных родственников. Сегодняшнюю поездку от обычных отличало только повышенное внимание прохожих. Страшно представить, сколько денег ставили на мой уход или сохранение поста. Какие, наверное, споры кипели. Я бы послушал, будь на это время.

Стараясь отвлечься от волнительно-приятных воспоминаний о том, как хрустели дядины кости под моими кулаками, я по дороге читал послания. Теталард спросил, почему его не повысили в должности. Овелодри, министр внутренних дел, по сути спрашивал о том же, хотя прикрывался межведомственными проволочками из-за неизвестности.

Письмо от Хобла настораживало:

«Раввер, доброго дня!

Насколько понимаю, покой тебе в ближайше время всё же не светит.

Я тут подумал, а отдых тебе действительно необходим. Пару дней дома, может даже подальше от столицы.

Понимаю, такое предложение кажется едва ли не кощунственным. Но последние дни ты много работал, был ранен, как бы повышенное рвение не сказалось на твоём здоровье.

И тебе не мешало бы обдумать ситуацию с бумагами, которые ты так неожиданно получил. Подумать над отношениями с представителями других родов. И со своими родственниками.

Тебе о многом стоит подумать, так что пару дней вдали от министерства и дворца пошли бы тебе на пользу.

С лучшими пожеланиями,

Х. Н».

При всём моём желании думать о нём, пойманных на махинациях Эрджинбрасских и моих неугомонных Вларлендорских хорошо, письмо напоминало предупреждение.

Хобл предлагал уйти в сторону, продемонстрировать свою лояльность. На сердце стало до тошноты тяжело: для такого предупреждения нужна очень веская причина. Оно значило, что мне обязательно надо быть в министерстве.

Я поднял взгляд и увидел здание, в котором отвоёвывал право приказывать и царствовал уже шесть лет.

Через кордон вокруг министерства меня пропустили с тем же энтузиазмом, с каким полицейские провожали из дома. И это… грело. Я готовился к очередной склоке, а эти взгляды на краткий миг отогрели сердце. Помогали верить, что здесь я нужен не только императору, но и подданным страны.

Я вошёл в холл, тут же погрузившийся в напряжённую тишину. Похоже, попал в вечерний перерыв, поэтому здесь было с два десятка министерских служащих, возвращавшихся с прогулки по двору и из закусочных.

Посмотрел на большие напольные часы: точно вечерний перерыв. Никогда ещё я так не задерживался. Придётся разбираться с делами до глубокой ночи.

– Добрый вечер, – кивнул я всем и направился к лестнице, уже восстановленной после разрушительного визита Лавентина.